Письмо 13-е
Лаура (продолжение)
C момента их отъезда прошло почти два часа, прежде чем Макдональд или Грэхем начали подозревать что-то неладное. Они бы еще долго ни о чем не догадывались, если бы не одно маленькое Происшествие. Однажды София, ключ которой подошел к потайному ящику стола в Библиотеке Макдональда, обнаружила, что здесь хранятся его важные Бумаги и среди них несколько банкнот на значительную сумму. Она рассказала мне о своей находке; мы пришли к единому мнению, что если Макдональд лишится части денег, скорее всего неправедно заработанных, то это будет вполне заслуженным наказанием такому низкому Мошеннику как он, поэтому было решено, что в следующий раз, если кому-нибудь из нас доведется пройти этим путем, взять одну-две банкноту из ящика стола. Этот прекрасно задуманный нами План был несколько раз успешно осуществлен; но, увы! в тот самый день, когда сбежала Жанетта, в тот самый момент, когда София величественно убирала пятую по счету Банкноту из ящика в своей кошелек, ей помешали в этом занятии самым дерзким образом--в комнату стремительно и неожиданно ворвался сам Макдональд. София, (несмотря на присущую ей покоряющую безмятежность своей натуры он могла в нужный момент потребовать Уважения к своему полу) мгновенно приняла самый неприступный вид и, обратив свой гневный взор на наглеца, высокомерно потребовала объяснения:"Почему так бесцеремонно нарушается ее уединение?" Бессовестный Макдональд не только не попросил прощения за свой проступок, но нагло пытался обвинить Софию в воровстве его денег...; Достоинство Софии было задето. «Жалкий Прходимец,--воскликнула она, поспешно водворяя Банкноту обратно в Ящик,--как ты решился обвинять меня в Поступке, самая мысль о котором заставляет меня покраснеть?» Негодяй настаивал на своем и продолжал осыпать оскорбленную в лучших чувствах Софию такими ругательствами, что в конце концов это вывело ее из обычного состояния спокойствия, и в отместку она рассказала ему о бегстве Жанетты и об активном Участии, которое мы в нем принимали. В этот момент разыгравшейся Ссоры я вошла в Библиотеку и также, как вы можете представить, как и София попала под град беспочвенных обвинений злобного и презренного Макдональда. «Подлый Негодяй,--вскричала я,--что за беспримерная попытка запятнать грязью чистейшую репутацию такого несомненного Превосходства? Может ты ставишь под сомнение МОЮ невинность тоже?» «Будьте спокойны, Мадам»,--сказал он,--я СОМНЕВАЮСЬ и поэтому хотел бы попросить вас оставить этот Дом в течение получаса».
«Мы охотно уйдем,--ответила София,--вы нам отвратительны, и только благодаря дружбе с вашей Дочерью мы продолжали оставаться под крышей вашего дома».
«Вы весьма злоупотребили Дружбой с моей Дочерью, коль скоро толкнули ее в руки беспринципного Охотника за приданым»,--ответил он.
«Да,--воскликнула я,--какая-бы горесть нас не постигла, нам будет отрадно думать, что одним только этим актом Дружбы с Жанеттой мы с с лихвой возместили долг перед ее отцом за гостеприимство».
«Должно быть, это составит весьма благодарное размышление для ваших восторженным умов»,--сказал он.
Как только мы сложили наш гардероб и драгоценности, мы покинули Макдональд Холл и пройдя расстояние в полтора мили, сели на берегу прозрачного светлого ручья, чтобы дать отдых уставшим ногам. Место как нельзя более располагало для созерцательных размышлений. Рощица высоких Вязов скрывала нас с Востока.—Заросли высокой Крапивы с Запада.—Перед нами бежал стремительный ручей, и сзади нас проходила большая дорога. Мы впали в задумчивость, и нам захотелось любоваться этим прекрасным местом. Некоторое время между нами царило молчание, пока я не нарушила его своим восклицанием: «Какой прекрасный вид! Какая жалость, что здесь нет Эдуарда и Августуса, чтобы они тоже могли полюбоваться этой Красотой?»
«Ах! моя милая Лаура,--воскликнула София,--ради всего святого, не напоминайте мне о злосчастном положении моего Мужа, томящегося в заточении. Увы, чего бы я только не дала, чтобы узнать о судьбе моего Августуса! Узнать, все ли он еще в Ньюгейте, или его уже повесили. Но никогда я смогу преодолеть свои чувства настолько, чтобы спросить о нем. О! разве я не просила вас избегать в моем присутствии повторения его милого имени.--Это действует слишком болезненно на мои чувства.--Любое напоминание о нем ранит меня».
«Простите меня, София, если я, не желая того, сделала вам больно»,--отвечала я и меняя тему разговора, привлекла ее внимание к благородному Величию Вязов, защищавших нас от Восточного Зефира. «Увы! моя Лаура,--воскликнула она,--умоляю, оставьте эту грустную тему. Не мучьте меня своим наблюдением об этих вязах. Они напоминают мне Августуса. Высокий, статный, он был так похож на них--своим благородным величием, которое вы в них видите».
Я замолчала из боязни причинить ей душевное страдание, невзначай выбрав тему, которая опять навела бы ее мысли на Августуса.
«Почему вы замолчали, Лаура?--спросила она после короткой паузы.--Мне нестерпимо это молчание, вы не должны оставлять меня наедине с моими мыслями, которые постоянно возвращаются к Августусу».
«Какое прекрасное небо!--воскликнула я,--Как чарующе эта лазурь чередуется с тонкими полосками белого!»
«О! дорогая Лаура,--ответила она, поспешно отводя свои Глаза после мгновенного взгляда на небо,--вы расстраиваете меня, пытаясь обратить мое Внимание на предмет, который столь живо напоминает мне атласный жилет Августуса, голубой в белую полоску. Из жалости к своей несчастной подруге избегайте таких неудачных тем». Что мне оставалось делать? Чувства Софии в этот момент были так обострены, а нежность, которую она питала к Августусу, так сильна, что я была не в состоянии выбрать тему для разговора, чтобы каким-нибудь непредвиденным образом не расстроить ее снова, направив мысли в нежелательном направлении. В то же время, не поддерживать разговор было бы жестоко; разве она не просила меня не молчать.
Слава Богу, это Дилемма разрешилась сама собой благодаря происшествию как нельзя более кстати: Фаэтон, принадлежавший Джентльменам, удачно перевернулся на дороге, проходившей сзади, и шум от которой достигал наших ушей. Этот счастливый случай отвлек внимание Софии от меланхолических дум, в которые она была погружена до этого. Мы в ту же минуту вскочили с наших мест и побежали на помощь тем, кто за несколько секунд до этого возвышался до положения, которое давал им высокий модный Фаэтон, а теперь лежали ниц и ползали в Пыли. «Какая подходящая тема задуматься о преходящих Удовольствиях Света, разве не дает для размышлений этот Фаэтон и Жизнь Кардинала Уолси»--сказала я Софии, спеша на место Происшествия.
Она не успела ответить мне, так как все ее мысли были прикованы к ужасному зрелищу, открывшемуся перед нами. Первое, что нам бросилось в глаза—это два Джентльмена в весьма элегантной одежде, которые барахтались по пояс в крови--мы приблизились--это были Эдуард и Августус.--Да, милая Марианна, это были наши Мужья. София вскрикнула и упала в обморок.—Я завопила и немедленно потеряла рассудок.--На несколько минут мы потеряли владение чувствами--приходили в сознание, чтобы снова лишиться его.—Почти час с четвертью длилось это прискорбное состояние--София падала в обморок поминутно, мой рассудок отказывал мне так же часто. Наконец, послышался стон несчастного Эдуарда (который единственный подавал признаки жизни). Если бы мы только могли представить, что кто-то из них жив, мы бы подождали с проявлениями горя--но, так как увидев их, мы сразу предположили, что их нет более с нами, то решились реагировать присущим нам образом. Услышав поэтому стон Эдуарда, мы оставили наши жалобы, поспешили к Милому Юноше и, опустившись на колени по обе стороны от него, умоляли его не умирать.--«Лаура,--сказал Он, остановив свой томный Взор на мне,--боюсь, мы перевернулись».
Я была вне себя от радости, обнаружив, что он в сознании.
«О! скажи мне, Эдуард,--сказала я,--скажи мне, умоляю, прежде чем умирать, что произошло с вами с того злосчастного Дня, когда арестовали Августуса и мы расстались…»
"Скажу",--сказал он и глубоко вздохнув, умер.—-София тотчас упала в обморок.—МОЕ горе было более выразительным. Мой голос дрожал, мой Взор оцепенел, мое лицо стало бледным как Смерть, мое сознание помрачилось.—
«Не говорите мне о Фаэтонах,--говорила я безумные и несвязные речи.--Дайте мне скрипку в руки.—Я буду играть ему и утешу его в грустные Минуты—Нежные Нимфы Купидона, остерегайтесь разящих копий Юпитера—Взгляните на этот сосновый бор—Я вижу баранью ножку—Они сказала мне, что Эдуард жив; но они обманывают меня—они приняла его за огурец».—Два часа я безумствовала и нескоро бы остановилась, так как совершенно не чувствовала усталости, если бы София, которая очнувшись от обморока, не стала умолять меня задуматься над тем, что надвигается Ночь и наступает ночная Прохлада. «Но куда нам идти,--сказала я,--чтобы скрыться от них?» «В эту маленькую Хижину»--ответила она указывая на чистенький Домик, который возвышался посреди рощи из Вязов, и которого я до сих не замечала.--Я согласилась, и мы в тот же момент направились к нему--мы постучали в дверь--нам открыла пожилая женщина; в ответ на нашу просьбу приютить на Ночь ответила, что ее дом слишком мал, и в нем только две Спальни, впрочем, одну их них она охотно уступит нам. Мы обрадовались услышанному и последовали за доброй женщиной в Дом, где нас встретил огонь зажженного очага.—Она была вдова и имела единственную Дочь, которой в тот момент было семнадцать—Прекрасный возраст; но увы! она была весьма заурядная и звали ее Бриджет. . . Ничего нельзя было, следовательно, ожидать от нее--нельзя было заподозрить в наличия возвышенных идей, Тонких Чувств или утонченной Впечатлительности.—Она была не более чем добрая, воспитанная и обязательная молодая женщина; ее нельзя было даже как-то особенно невзлюбить—она была просто объектом нашего Презрения.—Adieu.
Лаура